Не в первый раз Колину пришло в голову, что дворецкие, должно быть, обладают сверхъестественными способностями. Наверное, это одно из требований, предъявляемых к их профессии.
Он наспех вытер лицо и волосы полотенцем, к величайшему неодобрению Уикема, который, очевидно, полагал, что Колин удалится в туалетную комнату по меньшей мере на полчаса и, чтобы привести себя в порядок.
– Где мама? – спросил Колин.
Поджав губы, Уикем демонстративно уставился на ноги Колина, вокруг которых образовались две небольшие лужицы.
– В своем кабинете, – отозвался он, – но она беседует с вашей сестрой.
– С которой? – поинтересовался Колин, просияв улыбкой назло Уикему, который явно пытался досадить ему, не упомянув имени сестры.
Как будто достаточно сказать Бриджертону «ваша сестра», чтобы тот понял, о ком идет речь!
– С Франческой.
– Ах да. Кажется, она скоро возвращается в Шотландию?
– Завтра.
Колин вернул полотенце Уикему, который воззрился на него как на большое мохнатое насекомое.
– В таком случае я не стану беспокоить ее. Дайте мне знать, когда она освободится.
Уикем кивнул.
– Вы не хотели бы переодеться, мистер Бриджертон? Полагаю, наверху, в спальне вашего брата Грегори, найдется что-нибудь подходящее.
Колин обнаружил, что улыбается. Грегори заканчивал Кембридж. Он был на одиннадцать лет младше Колина, и не верилось, что они могут носить одежду одного размера. Но видимо, пришло время признать, что его младший брат вырос.
– Отличная идея, – сказал Колин, бросив удрученный взгляд на свой промокший рукав. – Я оставлю свою одежду здесь, чтобы ее высушили и почистили, и заберу в другой раз.
Уикем снова кивнул:
– Как пожелаете. – И исчез в таинственных глубинах коридора.
Перескакивая через две ступеньки, Колин поднялся на второй этаж и зашагал по коридору, оставляя мокрые следы.
Услышав стук открывшейся двери, он обернулся и увидел Элоизу.
Вот уж кого он меньше всего хотел видеть! Элоиза вернула его мысли к утренним событиям, к Пенелопе, к их разговору. И поцелую.
В особенности к поцелую.
Хуже того, к чувству вины, которое он испытал после этого. И которое до сих пор испытывал.
– Колин, – радостно сказала Элоиза, – я и не знала, что ты здесь… Ты что, шел пешком?
Он пожал плечами.
– Я люблю дождь.
Она с любопытством уставилась на него, склонив голову набок, как всегда делала, когда была чем-то озадачена.
– У тебя сегодня какое-то странное настроение.
– Ты что, не видишь, что я насквозь промок?
– Нечего бросаться на меня, – заявила Элоиза, скорчив высокомерную гримаску. – Я не заставляла тебя слоняться по городу под дождем.
– Когда я вышел из дома, никакого дождя не было, – сказал Колин, оправдываясь. В его сестрице было нечто, заставлявшее его чувствовать себя восьмилетним сорванцом.
– Но небо-то наверняка хмурилось, – сказала она. Похоже, в ней самой осталось что-то от восьмилетней девчонки.
– Может, продолжим эту дискуссию, когда я немного обсохну? – осведомился он нарочито терпеливым тоном.
– Конечно, конечно, – отозвалась она с преувеличенной любезностью. – Я подожду тебя здесь.
Колин неспешно переоделся в одежду Грегори, уделив больше внимания своему галстуку, чем когда-либо за последние годы. Наконец, уверенный, что Элоиза уже скрежещет зубами, вернулся в коридор.
– Говорят, ты сегодня виделся с Пенелопой, – сообщила она, не тратя времени на вступление.
Виделся! Если бы только это.
– И кто же это говорит? – осторожно поинтересовался Колин. Он знал, что его сестра дружна с Пенелопой, но вряд ли Пенелопа стала бы откровенничать о том, что произошло между ними.
– Фелисити сказала Гиацинте.
– А Гиацинта рассказала тебе.
– Конечно.
– Нужно что-то делать, – пробормотал Колин, – со всеми этими сплетнями, которые носятся по городу.
– При чем здесь сплетни, Колин? – возразила Элоиза. – Никто не думает, что тебя интересует Пенелопа.
Если бы она говорила о какой-нибудь другой женщине, то сопроводила бы свои слова хитрым взглядом, подразумевавшим: «Или я ошибаюсь?»
Но это была Пенелопа, и даже Элоиза, ее лучшая подруга и защитница, не могла вообразить, что мужчина с репутацией и популярностью Колина может заинтересоваться женщиной с репутацией и популярностью (точнее, отсутствием таковой) Пенелопы.
Настроение Колина из плохого сделалось отвратительным.
– Как бы там ни было, – продолжила Элоиза, совершенно не догадываясь о грозе, назревавшей в ее обычно жизнерадостном брате, – Фелисити сказала Гиацинте, будто Брайерли говорил, что ты приходил к ним с визитом. Интересно, что ты там делал?
– Не твое дело, – отрезал Колин, надеясь, что она удовлетворится таким ответом, но не слишком на это рассчитывая. Однако, будучи оптимистом по натуре, сделал шаг к лестнице.
– Это насчет моего дня рождения, да? – попыталась угадать Элоиза, заступив ему дорогу с такой неожиданной прытью, что его нога уперлась в ее туфельку. Она поморщилась от боли, но Колин не проявил особого сочувствия.
– При чем здесь твой день рождения? – огрызнулся он. – До него еще… – Он осекся. Вот черт! – Одна неделя, – буркнул он.
Элоиза торжествующе улыбнулась. Затем, сообразив, что разговор устремился не в то русло, вернулась к интересующей ее теме.
– Итак, – сказала она, слегка передвинувшись в сторону, чтобы еще больше загородить ему путь, – если вы говорили не о моем дне рождения – а теперь ничто не убедит меня, что вы говорили о нем, – зачем тебе понадобилась Пенелопа?