Где властвует любовь - Страница 30

Так выглядел бы человек, желающий оказаться где угодно, но только не там, где он находится в данный момент. И как бы он ни старался скрыть свои чувства, они проступали в уголках плотно сжатых губ и, конечно же, во взгляде, скользившем поверх чужих голов.

Видит Бог, лицо Пенелопы часто приобретало подобное выражение.

Возможно, по этой причине ей никогда не удавалось остаться дома, когда Смайт-Смиты устраивали свои вечера. Должен же кто-то ободряюще улыбаться и делать вид, что наслаждается музыкой.

К тому же это случалось не чаще чем раз в год.

И все же, сидя в гостиной Смайт-Смитов, трудно было избавиться от мысли, что здесь можно сделать целое состояние на незаметных ушных затычках.

Квартет девиц разминался, производя какофонию звуков из несогласованных аккордов и гамм, которая обещала стать только хуже, когда они начнут играть по-настоящему. Пенелопа расположилась в середине второго ряда, к величайшему неудовольствию ее сестры Фелисити.

– В заднем ряду два свободных места, – прошептала та ей в ухо.

– Слишком поздно, – отозвалась Пенелопа, откинувшись на мягкую спинку стула.

– Помоги мне, Боже, – простонала Фелисити.

Пенелопа взяла программку и начала листать.

– Если мы не займем эти места, их займет кто-нибудь другой, – сказала она.

– Именно этого я и хотела!

Пенелопа склонилась ближе, чтобы никто, кроме сестры, не мог слышать ее шепота:

– Мы хотя бы способны вежливо улыбаться. Вообрази, что будет, если здесь усядется кто-нибудь вроде Крессиды Тумбли и будет презрительно фыркать весь вечер.

Фелисити огляделась по сторонам.

– Крессиду Тумбли сюда калачом не заманишь.

Пенелопа предпочла пропустить эту реплику мимо ушей.

– Не дай Бог, если в первом ряду окажется публика, склонная к язвительным замечаниям. Эти бедняжки умрут от унижения.

– Им этого в любом случае не избежать, – проворчала Фелисити.

– Вот уж нет, – возразила Пенелопа. – Во всяком случае, не эта и не та. Или вон та, – добавила она, указав на двух девушек со скрипками и одну, расположившуюся за фортепьяно. Но вот эта, – она сделала едва заметный жест в сторону девушки с виолончелью, – уже чувствует себя несчастной. Самое меньшее, что мы можем сделать, – это не дать занять эти места любителям позлословить.

– Все равно леди Уистлдаун разделает их под орех в ближайшем выпуске своей газеты, – заметила Фелисити.

Пенелопа открыла рот, чтобы ответить, но в этот момент на свободное место по другую сторону от нее опустилась Элоиза.

– Элоиза! – воскликнула Пенелопа с нескрываемым восторгом. – Мне казалось, что ты собиралась остаться дома.

Элоиза скорчила гримаску.

– Не знаю, как это объяснить, но я просто не могла пропустить сие событие. Это как дорожное происшествие. Не хочешь смотреть, но смотришь.

– Или слушаешь, – вставила Фелисити, – как в данном случае.

Пенелопа не смогла сдержать улыбку.

– Я не ослышалась, вы, кажется, говорили о леди Уистлдаун, когда я подошла? – поинтересовалась Элоиза.

– Я сказала Пенелопе, – Фелисити довольно неэлегантно перегнулась через сестру, чтобы видеть Элоизу, – что леди Уистлдаун не оставит от них и мокрого места в своей газете.

– Как сказать, – задумчиво отозвалась та. – Она не каждый год набрасывается на девиц Смайт-Смит. Не знаю почему.

– Я знаю, – фыркнул кто-то справа.

Элоиза, Пенелопа и Фелисити дружно повернулись на своих сиденьях и тут же отпрянули назад, оказавшись в опасной близости от трости леди Данбери.

– Леди Данбери, – ахнула Пенелопа, не устояв перед желанием потрогать собственный нос, чтобы убедиться, что он еще на месте.

– Кажется, я поняла, что за штучка эта леди Уистлдаун, – заявила леди Данбери.

– Неужели? – поразилась Фелисити.

– У нее мягкое сердце, – продолжила старая дама. – Видите вон ту девчушку? – Она ткнула тростью в виолончелистку, задев при этом ухо Элоизы.

– Вижу, – сказала Элоиза, потирая ухо, – только, боюсь, уже ничего не услышу.

– Считайте, что вам повезло, – обронила леди Данбери, прежде чем вернуться к теме разговора. – Вы еще поблагодарите меня за это.

– Вы имеете в виду виолончелистку? – поспешно вмешалась Пенелопа, опасаясь, как бы Элоиза не ляпнула что-нибудь совершенно неприемлемое.

– Да, конечно. Взгляните на нее, – сказала леди Данбери. – Она выглядит несчастной, что в общем-то вполне понятно. Она единственная из них, кто понимает, насколько чудовищно их исполнение. Остальные три не имеют ни малейшего слуха.

Пенелопа бросила на младшую сестру самолюбивый взгляд, гордясь собственной проницательностью.

– Попомните мои слова, – сказала леди Данбери. – Леди Уистлдаун не напишет ни слова о сегодняшнем музыкальном вечере. Не в ее правилах ранить чьи-либо чувства. Что же касается остальных…

Фелисити, Пенелопа и Элоиза пригнули голову, когда трость описала дугу над их головами.

– До остальных ей просто нет дела.

– Интересная теория, – заметила Пенелопа.

Леди Данбери с видимым удовлетворением откинулась на спинку стула.

– Вы так считаете?

Пенелопа кивнула:

– Думаю, вы правы.

– Хм. Как обычно.

Все еще повернувшись к леди Данбери, Пенелопа взглянула вначале на Фелисити, затем на Элоизу.

– Вот почему я прихожу на эти дьявольские музыкальные вечера каждый год, – заявила она.

– Из-за леди Данбери? – изумилась Элоиза.

– Нет. Из-за таких вот девушек. – Пенелопа указала на виолончелистку. – Я очень хорошо представляю, что она чувствует.

– Не говори глупостей, Пенелопа, – сказала Фелисити. – Ты никогда не играла на фортепьяно на публике, а если бы даже играла, то у тебя это неплохо получается.